От истока до устья. Повесть и рассказы - Ольга Трушкова

Ещё дочка говорила о загадочной русской душе. А над этим Тарас так и вовсе посмеялся, потому что никакой загадки русская душа не представляет.

Что она мятежная – это верно. Мятежная и неразумная. Дурь русского человека завсегда поперёд ума бежит. Он сначала сотворит чего-то и только потом думает, что же это такое получилось, а главное, что теперь с этим делать? Но дабы перед иноземцами дураком не выглядеть, всё на душу-то и свалит, мол, это она повелела так сделать, да ещё и предлагает им помудрствовать над загадочностью своей глупости.

Хотя чего тут мудрствовать? Блажи да дури в русской душе завсегда с избытком, это всему миру ведомо. Так для кого она загадка? Только для нас самих, потому что мы и сами не знаем, какую пакость в следующий момент сотворим для России.

Революцию сотворили? Сотворили. Братоубийственную войну породили? Породили. А ради чего всё это? И белые, и красные воевали ради счастья народа. Но ить Тарас тоже народ, однако те умники, который организовали кровавую бойню, даже не полюбопытствовали, надо ли Тарасу такое счастье, за которое два его сыночка головы сложили? Да и самих его сыновей никто об том не спытал. Пришли красные, поставили в строй – и вперёд, за власть Советов! Выходит, воевали за Савелия, поскольку он теперь и есть власть Советов в Преображенском? За него, получается, сложили свои головы сыновья Тараса, молодые, ещё даже не женатые? За поганца этого, который измывается теперича над Громовыми за то, что Петра тоже в строй поставили, только уже белые? А ить те тоже не спрашивали согласия на то ни самого Петра, ни его отца Северьяна. Тогда в чём разница меж красными и белыми? А нет её, разницы-то. Совсем нет. И те и другие не за счастье народа воюют, а за свою власть над ним.

Три сына было у Тараса с Параскевой. И жили бы они рядышком с отцом-матерью, да не судьба…

В сенцах раздались тяжёлые шаги, открылась дверь, и в клубах морозного пара на пороге появился сын. Старший. Теперь уже единственный.

Старик смахнул непрошеную слезу и вернулся к прерванной работе.

Илья Тарасович подсел поближе к керосиновой лампе и развернул газету. Он прошелестел страницами, прочитал что-то и одобрительно качнул головой.

– Ты в голос читай, чего там «Правда» брешет, – попросил дед Тарас.

Он отрезал ножом дратву, отложил подшитый валенок и приготовился слушать.

– Да всё про коллективизацию. Партия собирается разослать по деревням двадцать пять тысяч рабочих, чтобы они, значит, колхозы организовывали и председательствовали в них.

Дед взял второй валенок, приложил к нему приготовленную заплатку, но тут же отложил в сторону.

– Антиресно получается! А что рабочий понимает в деревенском хозяйстве? Он же хлеб только в магазине видит, а рази ведает городской житель, как тот хлеб вырастить? Рази знает, когда землю пахать, какое зернышко в какое время и куда кинуть? Вот, к примеру, тебя, Илья, аль Васятку нашего на завод отправь директорствовать, будет ли ладно? Нет. Вы же тот завод в сей секунд развалите, потому что его в глаза не видели. Так и тут. Может, колхоз – это и ладно, миром завсегда работать веселей, только править колхозом всё одно крестьянин должон. Да и рази это колхоз, что у нас соорудили?

Дед Тарас был прав, созданное у них коллективное хозяйство было совсем не привлекательно для настоящего хозяина.

В начале зимы жителей села собрали в клуб. На повестке собрания стоял вопрос, быть или не быть в Преображенском колхозу. Вообще-то, никакого «не быть» быть не могло. Наверху уже приняли и утвердили решение о его создании. Дело за малым – согнать в одну кучу народ и обобществить скот. Первым взял слово секретарь райкома. Он долго, цветисто и очень нудно расписывал будущую счастливую колхозную жизнь. Потом дали слово Григорию Перегудову. Тот говорил коротко. Люди поняли – у них есть время подумать, вступать или нет. Перегудов дал право выбора. Но после выступления Савелия всем стало ясно, что вступать надо всем и немедленно, ибо промедление смерти подобно. Здесь же выбрали председателя будущего колхоза и даже придумали колхозу название, такое же цветистое, как речь товарища из района, но потом сменили его на менее броское.

Заявления о приёме в колхоз решили подавать секретарю сельсовета, потому что у председателя новорождённого коллективного хозяйства и без того будет дел невпроворот.

Бедняки вступали в колхоз охотно, им терять было нечего. Менее охотно, но и середняки потянулись туда же. Свели в одно место весь скот, свезли в одну кучу сено. Но хоть скота было не так уж и много, места под крышей хватило не всем – коровы и лошади стояли под открытым небом. Да и корма вволю недоставало. Денно и нощно пыл над селом отчаянный рёв озябших и голодных животных, не желающих принимать идей построения социалистического будущего, ради которого их лишили привычных стаек, нормального пайка сена и тёплого пойла. Коровы и прочая животина требовали возврата к настоящему, то есть к прошлому, они хотели жить единолично – и баста!

Зажиточные селяне насторожились, и даже те, кто в своих колебаниях склонялся в сторону колхоза, резко отшатнулись назад.

Громовы тоже вели речи о колхозе. Прикидывали старики и так, и этак.

– Вот, если бы два колхоза организовать, – высказался по этому вопросу дед Северьян. – В один вступили бы люди работные, хозяйственные. Ну, а в другой пущай бы собирали всяких потехиных да воропаевых. Тогда я первый бы своё хозяйство на общий двор свёл, потому как знал бы, что моя скотинка будет накромлена да напоена. А то получится такая же коммуна, какая у нас уже была. Нет, я повременю.

– Я бы тоже повременил, да боюсь, что скоро раскулачивать будут, – Илья Тарасович тяжело вздохнул и опустил голову. – Лучше уж самому всё отдать, чем ждать, когда отберут да ещё и вышлют куда-нить.

– Куды нас высылать-то? В Сибири живём, – успокоил сына, а заодно и самого себя дед Тарас. – Это к нам со всей Расеи шлют. Не переживай, никто нас не тронет. Какие мы кулаки? Ты ж сам намедни в газете читал, что кулаки – это те, кто людей на работу нанимают да ишшо им не плотют. А рази мы кого нанимаем? Нет. Мы сами всю работу справляем. Не, мы не кулаки!

– Так-то оно так, – согласился с отцом Илья Тарасович. – Только уж больно Савелий супротив нас лютует. Одного не могу в толк взять: чем мы ему не угодны сделались?

Назавтра Илья Тарасович отнёс в сельсовет заявление с просьбой принять его и его сыновей со всем их хозяйством в колхоз. Савелий положил заявление в папку и велел ждать, когда власть и актив примут окончательное решение.

Илья Тарасович и его сыновья начали ждать. И дождались. В начале марта решение было принято.

Глава 10

Когда Тоня, младшая в многодетной семье Прилагиных, окончила начальную школу, бездетная тётка Татьяна забрала девчушку в город. Хоть и не хотела отдавать её матушка, да всё ж решилась – у сестры дочка хоть одета-обута будет, а там, глядишь, и в люди выйдет. Татьяна жила в достатке, её муж Гаврила Перетолчин служил при железной дороге и имел хорошее жалование. Хоть и не особо богато жили Перетолчины, но и не бедствовали.

Тоня звёзд с неба не хватала, с трудом одолела семилетку, а учиться дальше смысла не было. Она вступила в комсомол, увлеклась общественной работой, все поручения выполняла настолько добросовестно, что вскоре её заметили в райкоме и отправили на курсы политпросвещения. Вернувшись с курсов, политпросвещённая Тоня ринулась просвещать других, менее просвещённых. Да так рьяно ринулась, что райком решил выдвинуть её… куда подальше и послал туда, откуда она и пришла.

Так девушка оказалась заведующей избой-читальней в Преображенском и ликвидатором безграмотности – прежде всего, безграмотности политической. А по совместительству назначили её секретарём комсомольской ячейки. Той самой ячейки, которую ей поручили создать, ибо в селе на тот момент не было ни одного комсомольца. Вообще-то, последнее по списку по факту являлось, пожалуй, первым и самым главным в её кипучей деятельности.

Василия девушка заприметила ещё до той памятной Масленицы, когда приезжала навестить своих родных. Правда, сам Василий тогда не обратил на неё никакого внимания. Зато теперь…

Одно плохо, что в нём собственнические интересы преобладают над общественными, не понимает парень текущего момента, отсталый в смысле политики. Но это не беда! Тоня сделает всё, чтобы вырвать Василия из сетей замшелого собственничества, воспитает достойного человека будущего социалистического общества. Конечно, придётся поработать, но работать она умеет.

В избе-читальне было тихо. Тоня готовилась к отчётно-выборному собранию, где ряды комсомольцев пополнятся ещё одним членом, а именно Василием Громовым. На собрание приедет инструктор райкома, надо не ударить в грязь лицом.